Очень симпатичных пришельцев и землян рисует на асфальте и на стенах своего городка американский художник Дэвид Зинн. Познакомьтесь: зеленый глазастый Слагго и его друзья

Под утро, когда устанут

Влюбленность, и грусть, и зависть

И гости опохмелятся

И выпьют воды со льдом,

Скажет хозяйка: «Хотите

Послушать старую запись?» –

И мой глуховатый голос

Войдет в незнакомый дом.

И кубики льда в стакане

Звякнут легко и ломко,

И странный узор на скатерти

Начнет рисовать рука,

И будет бренчать гитара,

И будет крутиться пленка,

И в дальний путь к Абакану

Отправятся облака...

И гость какой-нибудь скажет:

«От шуточек этих зябко,

И автор напрасно думает,

Что сам ему черт не брат!»

«Ну что вы, Иван Петрович, –

Ответит ему хозяйка, –

Бояться автору нечего,

Он умер лет сто назад...»

А. Галич (1971)

В далекие советские времена это было первое, о чем мы мечтали. И добились. И получили в полной мере.

Теперь стало понятно: чтобы заглушить Слово -- совсем не обязательно затыкать рот говорящему. Слово можно просто утопить в море, в океане мертвых слов. Этот способ тоньше и действенней. Слово запретное — передается из уст в уста и звучит особенно громко. Слово, забитое сорняками — умирает неуслышанным.

Когда-то , чтобы опубликовать это стихотворение, Лившицу пришлось приписать его несуществующему "иностранному поэту", выдать за перевод. Мы знали его наизусть, пели жестким речитативом под бой гитары.

Сейчас — можно публиковать, публикуется, но кому это нужно? А мне все чаще вновь кажется до боли актуальным:

И все же порядок вещей нелеп.

Люди, плавящие металл,

Ткущие ткани, пекущие хлеб,

Кто-то бессовестно вас обокрал.

Не только ваш труд, любовь, досуг —

Украли пытливость открытых глаз;

Набором истин кормя из рук,

Уменье мыслить украли у вас.

На каждый вопрос вручили ответ.

Все видя, не видите вы ни зги.

Стали матрицами газет

Ваши безропотные мозги.

Вот вы идете густой икрой,

Все, как один, на один покрой,

Люди, умеющие обувать,

Люди, умеющие добывать.

А вот идут за рядом ряд —

Ать —

ать —

ать —

ать, —

Пока еще только на парад,

Люди, умеющие убивать...

Но вот однажды, средь мелких дел,

Тебе дающих подножный корм,

Решил ты вырваться за предел

Осточертевших квадратных форм.

Ты взбунтовался. Кричишь: — Крадут!..-

Ты не желаешь себя отдать.

И тут сначала к тебе придут.

Люди, умеющие убеждать.

Будут значительны их слова,

Будут возвышенны и добры.

Они докажут, как дважды два,

Что нельзя выходить из этой игры.

И ты раскаешься, бедный брат.

3аблудший брат, ты будешь прощен.

Под песнопения в свой квадрат

Ты будешь бережно возвращен.

А если упорствовать станешь ты:

Не дамся!.. Прежнему не бывать!..

Неслышно явятся из темноты

Люди, умеющие убивать.

Ты будешь, как хину, глотать тоску,

И на квадраты, словно во сне,

Будет расчерчен синий лоскут

Черной решеткой в твоем окне.

Вдруг запамятовала строку давней песни. Полезла искать, и обнаружила, что это -- Крапивин.

Как же мало мы думали тридцать лет назад об авторах песен. Все хорошие песни были -- наши. В каждой компании свои, хоть множества и пересекались. И, кажется, можно было понять, твоя ли это компания, только послушав, какие песни в ней поются. А пели все. Если гитары не было у хозяина, с гитарой приходили гости, а у костра и без музыки обходились... Имена узнавались позже.

Dm E7 Am Улетали летчики искать врага

C G C A7 Затянуло к вечеру туманом берега

Dm G C F Кто-то не вернулся кого-то не нашли

Dm E7 Am Не поставишь на море ни крестов ни плит

Желтая пустыня, глухие пески, Тихий ветер к вечеру плачет от тоски. Ночью в темном небе звездный перезвон. Тихо звезды катятся на песчаный склон

Если плакать хочется, уснуть не легко. Мальчик в одиночестве бродит средь песков. Может сказка сбудется, может сводка врет. Может снова спустится взрослый самолет

И пойдут как прежде рука к руке Летчик и мальчишка к голубой реке И одно тровожит их к звездам путь далек Не сломал бы ветер там тонкий стебелек

А из синей чащи где тени сплелись Смотрит одичавший рыжий старый лис.